Нужно попытаться не быть тем, кем вы собирались стать только что.

По крайней мере, можно попытаться не стать одним из тех, кто, придя на выставку, собирается смотреть на развешенное по стенам, не подозревая: то, на что он еще только собирается смотреть, уже смотрит на него.

Тот, кто смотрит на что-либо, не подозревая о том, что это «что-либо» уже смотрит на него, остается в привычном субъект­объектном пространстве автобиографии – в пространстве художников, кураторов, посетителей выставок и всех тех, кого Карл Юнг охарактеризовал как людей, «околдованных десятью тысячами вещей, которые видят отдельное, находясь в плену у “я” и вещи, и пребывают без сознания о глубоком корне всяческого бытия». Процесс подчинения сознания диктату вещей начинается с целеустремленного взгляда на определенный предмет, то есть с вашего взгляда, направленного на то, что висит на стене перед вами, в результате чего единая реальность распадается на субъект и объект, на «я» и вещь, на произведение искусства и ценителя прекрасного. Именно этот целенаправленный взгляд, именно эта «фиксированная точка зрения», по словам Маршалла Маклюэна, «лежали в основе триумфального, но в чем-то разрушительного шествия Гутенберговой эпохи», приведшего к забвению о «глубоком корне всяческого бытия».

В основе этого забвения лежит другое забвение – забвение секрета периферического зрения шамана, указания на необходимость которого для достижения состояния расширенного сознания содержатся и в трактатах по восточным боевым искусствам, и в описаниях религиозных медитативных техник, и у Карлоса Кастанеды, и в отчетах о психоделических путешествиях. Возможно, именно такое периферическое зрение неосознанно обнаружил Ван Гог в своем автопортрете со зрачками, направленными в разные стороны, а Пауль Клее попытался представить принцип действия этого зрения с помощью графической схемы в статье «Пути изучения натуры». В отличие от фронтального взгляда, периферическое зрение шамана не пытается специально рассматривать конкретный предмет, противопоставляя его своему рассматривающему «я». Сознание, обладающее навыком такого зрения, оказывается как бы посередине между «я» и вещью, между объектом и субъектом, не будучи полностью ни тем, ни другим. Оно не противопоставляет себя вещи, но вписывается в некую общую ситуацию, в результате чего возникает некая новая, симбиотическая, тотемическая или даже алхимическая реальность, в которой вещь очеловечивается, а человек овеществляется, в которой упраздняется граница, отделяющая вещь от человека, и именно это является сутью пространства автоархеологии.

Если, находясь в пространстве автобиографии, человек описывает свое «я» и то, что с ним происходит, то, оказываясь в пространстве автоархеологии, человек вписывает свое «я» во все окружающее, растворяя свое сознание во всем происходящем и становясь равноправным соучастником всему существующему. И если в пространстве автобиографии человек есть всего лишь текст, ограниченный личным опытом, то в пространстве автоархеологии он становится палимпсестом, включающим в себя безграничное количество текстов, наслаивающихся друг на друга.

Автоархеология – это актуализация генетической памяти и подключение сознания к 200-тысячелетнему историческому и доисторическому, тотемическому и алхимическому опыту существования вида Homo sapiens путем погружения себя в окружающее пространство, которое здесь может испытать каждый, видящий свое отражение в зеркале на фоне реальных окон с видом на улицу, отпечатков палеолитических ладоней и геометрических интерпретаций ряда Фибоначчи. В «Кабинете автоархеологии» становится возможным переворачивание ситуации выставочного пространства с ног на голову, в результате чего функции посетителя и экспоната меняются местами. Посетитель перестает быть «зрителем» и превращается в то, на что смотрят окружающие его экспонаты. Приблизиться к пониманию такой ситуации можно в «Кабинете онтографии», где графическое начертание оттесняет слово на второй план.
Прикосновение пишущего орудия к поверхности листа оставляет след, и это не просто след – это след пребывания в действительном. Если онтология как некая совокупность понятий лишь опосредованно объясняет суть действительного, то совокупность спонтанных графических начертаний, или онтография, непосредственно являет действительное через прикосновение к нему. Именно так поступал человек палеолита, прочерчивая на стенах пещеры извилистые линии, называемые теперь палеолитическими макаронами. Но, овладев словом в процессе истории, человек утратил эту способность. Вместо того чтобы пребывать в действительном, он начал овладевать и манипулировать им, в результате чего выпал из действительного и сам перестал быть действительным.

Но наступает время нового палеолита, новых палеолитических макарон и нового периферического зрения, а выставка «Автоархеология. Онтография. Тактильная сопричастность» является лишь преддверием грядущих перемен.